Токугава Иэмицу: 3-й сёгун Токугава - Он закрыл страну!

Итак, я продолжаю знакомиться с сегунами династии Токугава, правившими страной в период Эдо. Эдо было мирное время, когда страна находилась в условной изоляции. Сегодня третий сегун из этой династии.

Токугава Иэмицу, старший сын второго сёгуна Токугава Хидэтада и его жены Го. Родился он только в 1604 году, через 10 лет после заключения брака. Его отцу тогда было уже 25 лет так-то. До этого у них были 4 дочери, и судя по тому, как часто она их рожала, явно было принято решения рожать детей пока не появится мальчик.

Он рос молчаливым и замкнутым, вероятно потому, что он плохо говорил и заикался. Много болел. Но несмотря на это, когда ему было 7 лет его объявили приемником отца. Это было решение его деда, и было оно скорее политическим, чтобы избежать в дальнейшем любых конфликтов на почве наследования сегунства – наследовать всегда должен старший сын, только на основании своего старшинства.

Его младший брат рос общительным, здоровым и смышленым ребенком, и с годами эта разница становилась все явнее. И это замечали окружающие, особенно мать, которая пилила своего мужа-сегуна на предмет того, что наследником должен быть именно младший. Однако, послушный ей в других делах, Этот вопрос он с ней не обсуждал. В вопросах государства авторитет деда-бывшего сегуна Иэясу был непререкаем.

В подростковом возрасте будущий сегун увлекся сценическими танцами, стал много времени проводить перед зеркалами, странно одеваться, причесываться, и даже пользовался косметикой. Его воспитатели как могли выбивали из него эти неправильные привычки, особенно усердствовал с этим Аояма Тадатоси, и его воспитание не прошло бесследно – как только юноша стал сегуном, он выгнал наставника из замка, лишил его дохода и сослал его. Только в 1648 году, в конце жизни, он пересмотрел свое решение и признался сыну Аояма Тадатоси, что несправедливо наказал человека, и это была его юношеской ошибкой, о которой он жалеет.

В 1623 году, Хидэтада, вместе с сыновьями и свитой в 100 тыс. человек отправился в Киото, где передал пост сегуна сыну. Здесь все еще требовалось согласие императора на это, поэтому свита в 100 тыс. человек была крайне необходима для скорейшего принятия Императором правильного решения. И, по примеру отца, Хидэтада не отпускал от себя реальной власти до самой смерти.

Пока был жив отец, Иэмицу не вмешивался в дела бакуфу, однако его ближний круг уже тогда понимал его симпатии и антипатии, а понимал, что не простые времена ждут их всех. Помимо ссылки своего воспитателя, другим примером, красноречиво показывающим его, может служить резкий взлет его няни, которой он крайне симпатизировал, и которая, благодаря его хлопотам, получила даже ранг аристократки, и стала одной из самых титулованных женщин своего времени.

После смерти Иэмицу сложилась интересная ситуация – дело в том, что пост сегуна, некогда верховного представителя военного сословия в высшей власти, занял человек, никогда не выходивший на поле боя, при том, что еще были живы военачальники, воевавшие вместе с его дедом. А так как любой двор ничего не любит так сильно, как слухи, смена власти наполнила город и дворец слухами и готовящихся заговорах, и переворотах.

И тут прекрасно выступил четырнадцатилетний сын Като Мицухиро, одного из сильных даймэ. Он составил поддельное письмо, в котором типа обсуждаются детали заговора, руководителем заговора там был другой даймэ, Дои Тосикацу. Служба тайного надзора проверила письмо, и не обнаружив признаков заговора, описанного в письме, доложила сегуну о ложном доносе. За это сам Като Мицухиро и вся его семья были лишены всех своих владений и сосланы в ссылку в удаленную провинцию. Через год сын Като Мицухиро умер, говорят – покончил с собой.

Несомненно, это было лишь поводом для наказания, причина его точно не известна. Возможно, Иэмицу не доверял этому даймэ, ведь о нем тоже ходили слухи, обвинявши е его в сговоре в пользу младшего брата сегуна. А может ему просто припомнили все его мелкие нарушения и недочеты – крестьянское восстание в его землях, самовольный отъезд жены из Эдо, непредставление заявки на оформление прав наследования.

Не простыми были и его отношения с братом. Тот владел седьмой частью всех владений семьи Токугава, что было очень немало, и делало его одним из богатейших даймэ. А тот факт, что жил он в Сумпу, откуда еще недавно правил его дед, осложнял ситуацию. Дело в том, что Сумпу находился на главном тракте между двумя столицами, и князья просто не могли проехать мимо него, чтобы не заглянуть туда, а иногда и остаться там на несколько дней. И в этом бакуфу видело опасность.

Впрочем, проблемы у младшего брата начались еще до этого, в 1630 году он устроил в своих владениях охоту на обезьян, которые с одной стороны наносили большой ущерб урожаю, и мероприятие это было полезное, но с другой стороны обезьяны среди крестьян считались священными животными, и массовое убийство их вызвало волнения среди крестьян.

После этого, в 1631 году у младшего брата сегуна на почве пьянства помутился рассудок, и он начал вытворять дики выходки, типа убийств прислуги, вассалов, или просто посторонних людей. Еще Хидэтада успел отправить своего младшего сына под домашний арест тогда же, в 1631 году, а в следующем 1632 году умер, оставив братьев один на один.

Весной 1632 года Иэмицу снял домашний арест, а уже осенью обвинил его в самовольном строительстве поминального храма для отца и связях с заговорщиками. По этому поводу его снова посадили под домашний арест и отобрали все земельные владения. Однако вскоре, в 1633 году сегун впал в депрессию, и, хотя это держали в тайне, слухи об этом тут-же поползли по городу.

Окружение сегуна опасалось, что есть риск смены власти – если сегун не поправится, младший брат мог занять его место, а это означало, что все окружение теряло бы свои места. Поэтому они начали подговаривать Иэмицу устранить своего младшего брата. И в ноябре к нему был послан вооруженный отряд, с приказом покончить с собой.

Это решение было встречено неоднозначно, все-таки речь шла о внуке самого Иэясу, и человеке, который в данный момент был наследником – если бы с Иэмицу что случилось, сегуном был бы он. Однако, приказ был исполнен, а сегун вскоре поправился.

Ближайший резерв и опору первых сегунов Токугава составляли потомственные вассалы и исторические союзники, они в первую очередь назначались на административные должности и получали жалование из казны. Иэмицу занялся реорганизацией этих сил, роста их численности и улучшения условий содержания, так командирам низших рангов, находившимся на службе у этих людей, подняли жалование с одной тысячи коку риса до двух тысяч коку риса, свои прибавки получили и другие категории самураев.

Изменились в 1633 году и нормы воинской повинности, которые в последний раз пересматривались в 1616 году, из снизили – теперь с каждой тысячи коку риса землевладельцы должны выставить в случае мобилизации 23 бойца и прислать в арсенал бакуфу один лук, одну аркебузу и три копья.

А в 1634 году Иэмицу отправился в столицу, в сопровождении армии численностью около 300 тыс. человек. Это была крупнейшая процессия, каких раньше не бывало. А так как других развлечений у Японцев было мало, жители собирались у дорог посмотреть на шествие, что растянулось на десятки километров.

Целью визита стало примирение с императором, который 5 лет назад в знак протеста против давления сегуна на него ушел в отставку, однако все это время он управлял двором, хотя формально трон занимала его 10-летняя дочь. Император приветствовал мирную инициативу, и в знак примирения сегун увеличил годовое содержание императора с 3 тыс. коку риса до 10 тысяч, что позволило монарху сравниться по уровню дохода с бедными дайме!

Также, после преодоления разногласий с императорским двором, сегун подтвердил отставку императора, которая хоть и состоялась 5 лет назад, но официально правительством была утверждена только сейчас. В честь смены императору устроили торжества, с участием 2 тыс. горожан, по 2 человека от каждого квартала.

В честь праздника Иэмицу подарил горожанам 5 тыс. кан серебром. Деньги были распределены между 35 тыс. семей, зарегистрированных в столице, каждая получила средства, которых хватило бы на покупку 4 коку риса – такого количества должно было хватить на годовое питание 4 взрослых мужчин. Этот визит в столицу был последним, после долгого перерыва – 10 следующих сегунов не приезжали сюда.

Интересными были отношения Иэмицу со своими дядями, сыновьями Иэясу. Они были слишком младшими, чтобы в свое время претендовать на власть, по этому поводу не попали под раздачу еще тогда, однако они были старше Иэмицу, и считали себя не столько его вассалами, сколько защитниками и покровителями. Это приводило к неприятным ситуациям, когда в момент проблем со здоровьем сегун отходил от дел, они порывались выслать в Эдо свои армии, обосновывая это защитой сегуна на случай переворота.

Вообще такие маневры вполне можно было расценить как попытку захвата власти, и спасало их только то, что они были сыновьями самого Иэясу. Но напряженности отношениям среди родственников это добавляло. Когда же сегун возвращался из Киото, было бы правильно, если бы он навестил своих дядей в их владениях, которые находились на его пути по крайней мере. Однако, он проигнорировал это.

В ответ Один из его дядей заявил, что он теперь пропустит свою службу в Эдо, и вообще ему будет трудно выполнять распоряжения племянника. Открытого конфликта удалось избежать благодаря содействию других родственников, однако дядя таки попал в опалу, ну, в сильно облегченную версию ее.

Понимая, кому он обязан тем, что именно он сейчас сегун, Иэмицу почитал своего деда больше, чем отца. Он возвышал Ияэсу как отца-основателя, устраивал выезды в Никко, к усыпальнице Иэясу, и возвел там поминальный комплекс. Строительство этого комплекса продолжалось 20 месяцев и обошлось казне в 1 миллион рё серебром.

Иэмицу включил посещение усыпальницу Иэясу в список обязательных мероприятий для иностранных посольств во время визита в Эдо, а в 1645 году храм Тосё на горе Никко был императорским указом возведен в ранг синтоистской святыни, что приобщило основателя династии к лику святых предков.

Теперь приступим к интересному, личной жизни. Его мать доминировала в семье, она была племянницей Ода Нобунага, а еще она больше любила своего младшего сына, которому подобрала жену из своих родственников, правнучку Ода Нобунага. Старшего же, Иэмицу, она женила на дочери придворгного аристократа, Такацукаса Такако, но этот брак был неудачным, и вскоре после свадьбы Иэмицу отселил молодую жену в другую усадьбу и просто забыл о ней.

И следующие годы он не проявлял к женщинам интереса, проводя время в мужском обществе. Это серьезно тревожило его окружение. Особенно это беспокоило его няню, которая теперь лично занялась этим вопросом, и добилась результатов: в марте 1636 года у него родилась дочь. Ему тогда было 32 года. В августе 1641 года наложница родила ему сына, будущего четвертого сегуна Иэцуна.

Воспитанием будущего сегуна занималась няня Иэмицу, лично. Впоследствии у него было еще 4 сына, но 2 умерли в детстве, а один из двух выживших – спойлер – стал 5 сегуном.

Видимо, поздно заинтересовавшись женским полом, Иэмицу активно наверстывал упущенное, у него было 9 наложниц и 6 детей, некоторые рождались, ммм, непредвиденно. Например, в 1644 году служанка, носившая ему воду для ванн и топившая печь родила ему сына. Этот ребенок будет – спойлер – отцом 6 сегуна. Да, после Иэмицу будет очень неспокойно.

Так как наличие незапланированных детей осложняли и без того шаткую ситуацию с наследованием, после смерти Иэмицу для сегунов ввели строгие ограничения, впредь жить сегуну полагалось только в среднем покое, и прислуживать ему должны были только мужчины. Встречи с женщинами стали более регламентированными.

При Иэмицу были внесены изменения в воинский кодекс, теперь служба даймэ в столице из эпизодической превращалась в регулярную, и начинаться она должна была всегда в Апреле. Был введен запрет на самовольные политические браки, уточнены правила пользования паланкинами. Корабелам запретили строить суда, грузоподъемностью выше 500 коку риса, а даймэ запретили вывозить товары на продажу за пределы своих владений.

Теперь барьеры между провинциями становились существенными, и все взаимодействие происходило все больше через бакуфу. За счет конфискованных земель, бакуфу улучшил финансовое положения самой бедной части своих исторических союзников. Также была упорядочена система государственного управления.

В 1637 году сегуна опять поразила депрессия. Он потерял сон, аппетит, интерес к жизни, не принимал даймэ и не касался бумаг. Вернуть его к жизни помогла только новость о восстании, известном как Симабарское восстание.

Симабарское восстание не было первым сигналом к закрытию страны, бакуфу долго и с переменным успехом боролось с нелегальной торговлей на западе страны, именно очередной громкий скандал с очередным провинившимся чиновником привел к изданию указа, запрещавшего принимать суда без торговых лицензий, заключать сделки с лицами, не уполномоченными на это, а также в очередной раз запрещавший португальских миссионеров.

Это привело к снижению торговли, в легальном виде она переставала быть выгодна европейцам. Вскоре подоспел и запрет вывозить оружие из Японии, совмещенный с очередным запретом миссионеров. Столь частые запреты миссионеров наводят на мысль, что или у Японцев тех времен была на редкость плохая память, или, миссионеры, зная о участи, что их там ждет, все равно тайно проникали в страну.

В этом контексте уже не кажется странным борьба с христианством, которая развернулась в стране в это время, причем уже не только с европейскими проповедниками, но и с местными, Японцами. Последним звеном в этом было восстание в уезде Симабара.

Начиналось все как обычно. Стихийные бедствия, неурожаи, мобилизация рабочих с рисовых полей на постройку замка. Это не было чем-то необычным, главной причиной восстания стала реакция местных властей, решивших в этот момент закрутить гайки, изымавших последнее и бравших в заложники жен сельских старост и убивавших их за недоимки.

Одна из таких расправ над беременной женой одного из сельских старост и стала последней каплей, взорвавшей всю округу, западную часть острова Кюсю и соседние острова. Запрещенные на территории Японии христианские миссионеры морально поддержали восставших, придав мятежу религиозную окраску, и тем самым окончательно похоронив христианство в Японии.

Ситуация усугублялась тем, что все даймэ были связаны по рукам и ногам недавними законами, и не могли ничего сделать за пределами своих провинций, ошибкой было и назначение командующим операцией по подавлению восстания молодого и малоавторитетного даймэ, которому также никто не подчинялся.

Впрочем, сражаясь только силами своего владения, он не мог решить проблему, и погиб при тщетной попытке очередного штурма укреплений восставших, которые те соорудили наспех, будучи не в силах взять что-то более укрепленное. Теперь подавление восстания возглавлял влиятельный и авторитетный советник бакуфу, который немедленно провел мобилизацию среди местных даймэ и обратился за помощью к голландцам, которые по его просьбе обстреливали укрепления из корабельных орудий.

Власти жестоко расправились со всеми, кто имел отношение к мятежу, казнив более 37 тысяч человек. Как и следовало ожидать, зачинщиками и главной движущей силой восстания были признаны христиане. Но это не снимало ответственности и с местной власти, даймэ, в чьих владениях происходили главные события, были лишены всех своих земель и отправлены в ссылку.

Одного из виновных даймэ в ссылке казнили за убийство простого крестьянина. Это уникальный случай, поскольку ситуаций, когда удельному князю, хоть и лишенному всех его владений, отрубают голову как обычному преступнику, было за весь период Токугава не более 2-3.

Кстати, эта ситуация отразилась на воинском уставе, бакуфу учло ошибки, и теперь соседним даймэ разрешили действовать совместно для подавления мятежей и беспорядков. Ужесточили еще раз контроль за европейцами, португальцев, как чрезмерно религиозных, из страны изгнали сосем, а их место заняли более умеренные в этом плане Голландцы.

Впрочем, так называемая изоляция страны была лишь попыткой ограничить вмешательство европейцев во внутренние дела Японии. Япония сохранила отношения и торговлю со всеми окружающими государствами, хотя и усилила контроль за выезжающими даже туда японцами или въезжающими оттуда иностранными гражданами. О полной изоляции страны от внешнего мира речи не шло.

Но после подавления восстания несчастья никуда не делись, и уже в 1638 году на том же острове Кюсю вспыхнула эпидемия чумы крупного рогатого скота, сильно сократившая поголовье, перекинулась она и на Хонсю. А в 1640 году произошло мощное извержение вулкана Комагатакэ на Хоккайдо, катастрофически сказавшееся на климате в регионе, сначала засуха и потом наводнения.

Эти несчастья, обрушившись одновременно, привели к великому голоду годов Каньэй, и пик его пришелся на зиму 42 весну 43годов. Канибализм и тысячи умерших от голода, которых не кому было хоронить. В 1642 году даже была отменена военная служба удельных князей, чтобы те могла вернуться в свои владения и попытаться как-то справиться с ситуацией. Землевладельцам запретили выращивать табак и некоторые другие виды культур, а также запретили продавать землю.

Через несколько лет после этой трагедии бакуфу издадут указ, регламентировавший жизнь крестьян от и до, от работы старост до распорядка дня, от моральных ценностей до смысла жизни. Теперь и крестьяне не должны были стремиться к богатству, и все силы отдавать труду. Справедливость ради, подобные правила для горожан, особенно богатых купцов, были сформулированы еще при Ода Нобунага, а для даймэ – при Токугава Иэясу.

Документ был очень конкретный – траву косить с утра, днем – работать в поле, а вечером – чинить инструмент. Женщинам заниматься тканями и одеждой. Обо всем доносить, за недонесение – наказание.

В 1644 году смена власти произошла в Китае, и бежавший оттуда глава правящий династии Мин обратился к сегуну с просьбой послать в Китай свою армию, чтобы бороться с пришедшей к власти династией Цин и возвращения старого императора на его место. На совете победила точка зрения, что Японии сейчас лучше заниматься внутренними делами, и в ситуацию на материке не вмешиваться.

К концу своего правления сегун переложил значительную часть работы на чиновников, самостоятельно занимался лишь утверждением готовых проектов решений. Он часто болел, а к концу 1649 года уже еле выдерживал долгие церемонии. В феврале 1651 он перенес, по всей видимости, инсульт, а 20 апреля – скончался. Его приемником стал его 9-летний сын.

Он поздно озаботился вопросом наследника и рано умер, из-за этого он просто не дожил до того момента, когда мог бы уйти в отставку, передав формальную должность сыну. Он стал рекордсменом по числу конфискаций и переназначений, множество самураев низкого и среднего ранга пополнили армию ронинов, вооруженных, но никому и ничем не обязанных людей.

Именно в годы правления 3-го сегуна натуральный обмен был окончательно вытеснен деньгами, золотыми, серебряными или медными монетами. Он родился в мирное время, и был первым сегуном по праву рождения, что наложило свои отпечаток – он был переменчивым и капризным, совсем не думал о тех, кто был ниже.